«Бъёт не просто мужик» или в чём неправа «Медуза»
- Россия
- 18.Май ‘21
- 0
- 737
- 0
Загрузка...Публикация Медузы* о домашнем насилии в семьях священников пошла на второй круг циркуляции по чатам и фб-страничкам.
Одним из трех кейсов, рассмотренных спецкором «Медузы» Ириной Кравцовой, стало дело священника Владимира Покровского из Рязани, вызвавшее большой резонанс в конце 2019 года. Тогда мы уже писали, что реакция Патриаршей комиссии по семье на это дело скорее добавила аргументов сторонникам досудебных мер и нулевой толерантности и убавила РПЦ очков в качестве морального ориентира в вопросах семейной политики.
Что же хочется добавить, прочитав новый материал?
Главный тезис материала Ирины Кравцовой: «Церковь не может им помочь».
Мы убеждены, что это не так. Может, должна, помогает. Не всегда – нужно работать, чтобы помогала всегда.
«Они — жены священников, которые по определению должны являть собой образец доброго христианина..»
Все понимают, что священник должен быть образцом и хорошо, что вне православного сообщества это понимание сохраняется.
Уже самый ранний новозаветный текст на тему предъявляет религиозному лидеру в первую очередь нравственные требования и начинается с того, что кандидат на эту должность должен быть в числе прочего «не пьяница, не бийца» (1 посл. к Тимофею 3:3).
Когда выясняется несоответствие священника этим требованиям, то обыкновенно принимаются меры со стороны ответственных лиц (духовник епархии и епископ). Большинство дисциплинарных мер, применяемых к священникам сегодня в России, являются наказаниями за пьянство, супружескую неверность или рукоприкладство.
С точки зрения внутрицерковных норм в случае насилия жене священника нужно не ждать, пока «само пройдет» или заявлять в полицию (если это не угроза убийством), а поговорить с личным духовником, духовником епархии или архиереем и просить их вмешаться в кризисную ситуацию.
«Они —… надеются не на светскую власть, а на церковных иерархов«.
Да, просить вмешаться не государство, а церковное руководство. Только в таком случае у этого руководства есть шанс помочь.
Отмечаем: никто из трех героинь материала своевременно таким образом не поступил.
Это не их вина, а системная проблема и о ней будет отдельный пост
Оставим пока за скобками и «ошибку (не)выжившего». Те, кому удалось помочь — остались невидимы и для Медузы*, и для нас — читателей.
Стремление сохранить семью вопреки кризисным явлениям исходит из христианского представления о браке как вечном союзе.
Отсюда так много попыток примирить супругов несмотря на повторные эпизоды насилия.
В этом – серьезное ценностное различие между церковным сообществом и позицией большинства активистов, занимающихся борьбой с домашним насилием.
Но это отличие совершенно не говорит в пользу того, что церковь насилие поддерживает или оправдывает.
Оно не является характеристикой религиозных семей.
Скорее даже, несколько меньшая подверженность социальным болезням (алкоголизм, наркопотребление) среди активных верующих вероятно указывает на меньшее распространение домашнего насилия среди этой группы.
При этом, публичная позиция РПЦ по вопросу имеет свои слабые стороны.
1. Почти все сказанное основными церковными спикерами было посвящено законопроекту (в нынешней редакции – плохому), а не домашнему насилию и тому, как его предотвращать.
Отдельные эпатажные священники и вовсе советовали «ломать жену об колено», пока продвигающие их церковные медиаменеджеры предпочитали такие «неудобные обстоятельства» не замечать.
2. Не существует каких-либо руководств для супруги священника в кризисной ситуации.
Быть может, если бы профильная Патриаршая комиссия подготовила бы такой документ – меньше матушек вместо духовника епархии приходили бы по этому вопросу в редакцию региональных СМИ, а Амурскому епископу бы не пришлось отмалчиваться в ответ на 20 запросов от «Медузы».
При разговоре о проблемах домашнего насилия в религиозной среде и уже – в семьях священников, нельзя не учитывать сложный конфликт представлений о границах свободы и ответственности.
Упрощенно, можно его представить в виде противоречия двух-трех позиций, каждая из которых отчасти разделяется (зачастую неосознанно) значительной частью россиян.
Позиция 1. «Традиционалисткая».
Исходит из ценности связей между людьми и в целом из тезиса о несовместимости любви и независимости. «Личные границы» здесь довольно зыбкие, настоящие границы пролегают не между индивидами, а между сообществами крови (семьи) или сообществами религии (общины).
Любая дефрагментация общественной структуры мыслится как преступление куда большее, чем нарушение границ личности. Потому что границы личности эфемерны, а границы сообщества реальны.
В этой парадигме девиацией являются: уход из семьи, смена религии, предательство родины и тому подобные переходы красной черты между реальными сущностями, большими, чем сам человек.
Позиция 2. Модерная/романтическая.
Личные отношения ценны. Они предполагают взаимозависимость и противопоставляются сообществам, таким как семья/род/община.
В этой парадигме живут гётевский Вертер и почти все герои русской литературы XIX века, за исключением разве что Обломова.
«Грех» для них – предать любовь, хотя бы и запретную и неодобряемую.
А вот страдание – норма жизни (как трезвость на советских плакатах).
Позиция 3. «Терапевтическая/постиндустриальная».
Исходит из независимости субъекта и рассматривает любые долговременные отношения, осложненные чем бы-то ни было, как зависимые и потому отрицательно их окрашивает.
Каждый человек несёт ответственность в первую очередь за себя и свои решения, а потому лучший выход из любого конфликта — это выход из отношений и поиск новых.
В рамках этого подхода мейнстримная брачная стратегия сегодняшних россиян — серийная моногамия – выглядит наиболее оправданной.
Она позволяет «понимать свои потребности», «вступать в отношения» и обязательно — «безболезненно выходить из отношений» в какой-то момент.
Закономерным проявлением этой позиции является беспокойство о «личных границах», так характерное для сегодняшнего «эмоционального капитализма».
Постиндустриальная модель отношений в пределе — это Tinder, I married myself (Sparks) и «я тебя не трогаю и ты меня не трогай», как пел Псой Короленко.
Ранимость, зависимость и стремление к сохранению «токсичных отношений» мыслятся как патология, которую нужно лечить. Подробнее читайте у Полины Аронсон.
—
В традиционном обществе границы расширенной семьи священны и что там происходит, в общем-то, никого не касается.
Уже в эпоху Модерна, полемизируя с попытками государства контролировать внутрисемейные отношения, папа Лев XIII в 1891 году заявлял, что семья является истинным обществом, управляемым отцовской властью.
При этом, «если у домашнего очага происходит крупное нарушение взаимных прав, пусть государственная власть, восстановит права каждого… Но… природа повелевает остановиться тут» (Rerum Novarum).
Это понимание унаследовано и современными крайне правыми с их непереносимостью к «тётям из службы опеки», которые считают квадратные метры и еду в холодильнике.
Речь здесь идёт только об оберегании взаимных прав, а вовсе не о нравственном облике.
Работа с нравственным обликом возможна только если работающий с ним нравственный же авторитет находится по ту же сторону «священных границ», что и нарушитель этических норм.
Глава многопоколеной семьи или лидер религиозной общины может призывать нерадивого или нравственно деградировавшего отца семейства «взяться за ум» и грозить применением экономических или коммуникативных санкций, вплоть до изгнания из сообщества.
Но если между нуклеарными семьями или между семьей/индивидом стоит священная граница личного пространства, то никакое воздействие на поведение провинившегося невозможно.
Каждый из мужей в «медузном» материале опустился на «нравственное дно» раньше, чем стал бить супругу. Физическое насилие стало маркером глубокого кризиса, требующего строгого разбирательства и наказания.
Но когда отношения между священником / его семьей и епископом строятся в парадигме «начальник (работодатель) — подчиненный», то поведение священника «в нерабочее время» оказывается его личным делом.
Таких принципов придерживаются и большинство авторов Ахиллы, жалующихся на произвол архиереев.
Да и тот самый начальствующий (как правило – монах без опыта семейной жизни), пытаясь выступить посредником между мужем и женой и не обладая при этом достаточным доверием со стороны конфликтующих и жизненным опытом, рискует причинить больше вреда, чем пользы.
Так что, предупреждение поповского абъюза возможно только с помощью «традиционных» же систем нравственно влияния, основанных на неформальных связях и нравственных авторитетах, а вовсе не на утверждении личной независимости.
—
* «Медуза» признана иностранным агентом властями РФ.
Загрузка...
Комментарии (0)